Прутский поход [СИ] - Герман Иванович Романов

было решить исход очередной войны с турками. А эта уже четвертая по счету, после чигиринских, крымских князя Голицына и азовских походов. И победить нужно кровь из носа — третьей подобной армии Оттоманская Порта сразу не наберет, и так стянули все силы, даже с Балкан отозвали войска Ахмет-паши, благодаря чему черногорский митрополит Данило смог продолжать боевые действия и его воеводы заняли ряд важных укреплений.

Ситуация для турок складывалась крайне неблагоприятная, чреватая большими осложнениями. Ведь стоит им потерпеть поражение в генеральном сражении, как покоренные ими балканские народы — сербы, болгары и греки — немедленно восстанут. Зверства башибузуков всем надоели, у тех же болгар за Дунаем все кипит, но пока до реального взрыва не дошло. А вот известие о победе над визирем всколыхнет все православное население. И вырисовывается перспектива заключения очень выгодного мира — продолжать войну без участия царских войск Кантемиры не смогут, а Петру нужен мир со шведами, а не перемирие, чтобы сосредоточить всю армию.

— Пора атаковать неприятеля, ваше высочество! Ударим крепко, прижмем к реке, и перетопим в Дунае!

— Тогда начинайте, фельдмаршал — тебе по диспозиции и надлежит бить первым с фланга, а мы поддержим атакой с фронта!

Стефан поднял руку и тут же забили барабаны и взревели трубы, спустя минуты с холмов рявкнули тяжелые пушки, послав в ряды турецкой пехоты ядра. В подзорную трубу ему были хорошо видны удачные попадания, оставлявшие кровавые «просеки». Но все же слишком далеко до огромного османского скопища, больше двух верст — долетали лишь отдельные ядра. Но и этого хватало — аскеры не регулярная пехота, которую заставляют держаться под артиллерийским огнем, смыкая ряды. Так что с безумным фанатизмом последуют в атаку, вот тут и сыграют свою роль новые пули, и первые появившиеся шрапнели для новых «единорогов» и гаубиц.

План на сражение был разработан им и Меншиковым. Фельдмаршал с русскими пехотными дивизиями и почти всей конницей должен был нанести сильный удар правым флангом, разбить противостоящих там аскеров и татар, и начать охватывать османов, заставляя их отходить в укрепленный лагерь. В то время как сам Стефан силами молдавской пехоты атакует турок по фронту, используя новые пули и бомбы. Все же у него четыре дивизии пехоты и больше сотни пушек — внушительная сила, практически все войска были выставлены для сражения. За полтора года подготовки многие солдаты были уже нормально обучены по сравнению с турецкими аскерами, и гораздо лучше вооружены, чем противник.

И главное — умели хорошо стрелять!

Две дюжины полковых каре с приданной артиллерией бодро наступали на векового врага, и шли подобно знаменитым когортам римских легионеров. Причем, многие из солдат и были прямыми потомками легендарных завоевателей, самоназвание «Румыния» о том говорит. Ведь ветераны легионов получили здесь землю и со временем смешались с легендарными даками.

— Хорошо что янычар очень мало — при Рымнике лучших уничтожили, это остатки, но большие — тысяч десять. Уничтожить всех надобно — там их снова набирать нужно или готовить рекрутов лучше, — пробормотал Стефан, разглядывая накатывавшее на линию каре огромное воинство. Поле сражения заволакивало дымом, через пелену которого порой было плохо видно. Но главное он видел — даже фанатично настроенные люди, обладая трехкратным превосходством в силах, ничего не могут сделать против хорошо обученных и вооруженных солдат. Сейчас столкнулись в противоборстве феодальное войско, пусть с пушками и ружьями, против регулярной армии с артиллерией. И началось сражение не равных по силе противников, а безжалостное избиение ополчения профессиональными солдатами.

Шрапнель, картечь, бомбы и дальнобойные пули сделали свое дело на поле боя — кровавая «жатва» пошла, хотя османам удалось прорвать два каре, вырезав четыре батальона валахов и молдаван без остатка. Однако на всем фронте это был локальный успех, причем единственный — до позиций «единорогов» аскеры так и не добрались, смятые подоспевшим резервом, а бомбы продолжали лететь через линию каре, над головами собственных солдат. А вот разрывы в воздухе двух дюжин бомб, каждая из которых имела больше сотни чугунных шариков смертоносной «начинки», наносили каждый раз громадный ущерб — выстоять аскеры не смогли, просто дрогнули. И начался отход, нервы у турок окончательно сдали.

Да и на правом фланге ситуация для врага сложилась катастрофическая. Меншиков смял османское воинство играючи — там фельдмаршал имел если не превосходство, то примерное равенство в силах…

Одно из сражений русских с турками — создав регулярную армию, Россия начала постоянно побеждать своего векового врага — турки пропустили момент и не спохватились когда было нужно. А время ушло…

— Рад тебя видеть, Штефан, а ты, сын, возмужал, весь загорелый!

Петр Алексеевич схватил их двоих в объятия, благо руки были длинные, сгреб и прижал к себе, расцеловал. Наконец, выпустил их из хватки сильных рук (все же кузнец, а они сильные по профессии), и с ухмылкой показал на обширную бухту, в которой стоял на якорях большой флот. На всем побережье кипели работы — строились дома, пакгаузы, возводились береговые батареи, на некоторых уже стояли пушки солидного калибра.

— Как ты говорил, будущий город сей нарек я Севастополем, на манер греческий. На севере у меня Санкт-Петербург будет столицей, а на юге оный град, что сердцу моему уже мил. Встал я твердо на Балтике, и вот на Черном море также, — Петр Алексеевич показал на бескрайнюю голубую гладь, словно выжженную жарким южным солнцем.

Стефан посмотрел на Петра Алексеевича и понял, что тот действительно говорит то, что испытывает в душе — глаза царя радостно блестели, даже как-то лихорадочно, будто заболел. И самодержец неожиданно заговорил, причем быстро, необычно добродушно, с улыбкой:

— Решил я столицу свою сюда перенести, здесь истинный «Парадиз», а в Санкт-Петербурге наместника своего оставлю, как в Москве князь-кесарь сидит. Войны со шведами не будет больше — я с братом моим Карлом мир подписал, на кондициях следующих, кои между нашими посланниками в Риге уговорены были, на совете тайном. Год спорили, но пришли все же к полному согласию, на условиях наших.

Новость была оглушающей — Стефан не предполагал, что идут тайные переговоры, думал, что Карл просто «кинет» царя, как сделали бы все европейские политики, затянув время перемирия, за которое оправились бы от потрясения, полученного в сражениях, и собравшись с силами.

— Каролус за мной признает все, что мы захватили, но я ему выплачу за земли занятые пять миллионов ефимков звонкой монетой. И помощь окажу, если Норвегию у датчан решит забрать, и владения на немецком берегу с Голштинией и Шлезвигом. Все равно датчане для торговли нашей в зундские проливы без пошлины не пустят. Но англичане с голландцами на Балтику ходят, и торговать с нами будут — с них пошлину Фредерик не взыскивает, они прошлый раз ему столицу грозились из пушек разнести. Вот и боится их, а с меня деньги тянуть пытается!

Петр зло сверкнул глазами, видимо до царя дошло, что предавшие союзники вульгарно его использовали. Он шведов победил, а они решили плодами Полтавской виктории воспользоваться, благо у шведов армия ослабела. Вот тут гиены и начали суетиться. А Карл молодец, но не политик, раз клятву, на собственной шпаге данную, сдержал.

Удивительное дело!

— Отправь на хрен Фредерика с Августом, пусть им Карл пересчитает все ребра. А для внятности раз такое дело, отдай ему всех пленных, кроме тех, кто на службу к нам перешли.

— Уже указ подписал, и манифест об окончании войны оглашен будет. А пленных в Выборг отправлю — их оттуда на галерах шведы заберут. Мыслю, что войско Карлу потребно — по слухам король прусский решил войну учинить, и шведскую Померанию себе забрать.

— Так это отлично, Петер — падающего подтолкнуть надобно. Вот и хорошо — пусть с Карлом войну начнет, а мы посмотрим, как шведы Пруссию будут общему знаменателю подводить…

— Иди, Алешка, осмотрись — глазами приметь, что неправильно делается и нерадивых поторопи. Каменоломни посети обязательно, а мы тут со Штефаном поговорим — нам многое обсудить надобно. Пошли в палатку — а то солнце печет, будто на сковородке жарят.

— Здесь юг, Петер, триста дней